Такие вечные не уходят
Алексей Леонов казался вечным. Даже для нас, кто видел в далёком детстве не очень чёткую картинку на маленьком чёрно-белом телевизоре, на которой человек в скафандре, казалось, обнимал планету. В самом прямом смысле. Это уже потом, во взрослом состоянии, пересматривая те кадры и читая историю о том, как космонавт не мог забраться в шлюз из-за раздутого скафандра, то детское впечатление пришлось скорректировать. Тогда Леонов просто отталкивался от своего космического корабля. Но вот, поди ж ты! вспомнил ту картинку – и всё равно впечатление, что он планету обнимает!
Фигурально говоря, так оно и было: человек впервые в истории глядел на свою планету не через стекло иллюминатора, а непосредственно, всего лишь через светофильтр шлема.
И через пустоту в двести километров…
И раскинутыми в стороны руками действительно обнимал Землю! До него никто не мог обратить к планете такой жест, словно встречаясь с ней после долгой разлуки…
Леонов и планета
Он как-то пророс лучиками морщинок, когда услышал о том моём детском впечатлении. Вот не знаю – за улыбки их отбирали в первый отряд космонавтов, что ли? Гагарин, конечно, весь мир покорил своей улыбкой, но ведь и все они улыбались так, что при всех обстоятельствах теплело на сердце. Просто Гагарин постареть не успел, а вот такая же молодая, как у него, улыбка уже пожилого Леонова светилась, как солнышко в лучиках.
Он вообще был каким-то трогательно-оптимистичным, космонавт Алексей Леонов. И, как многие потом признавали, кто знал непростую историю возвращения его в корабль «Восход-2» после выхода в открытое пространство, – именно этот несгибаемый оптимизм помог ему справиться с неожиданной, чреватой гибелью ситуацией. Ну и, конечно, характер, мужество, решительность. Но главное – оптимизм. Рождающий веру в то, что он – он всё равно справится!
Он пустоту космоса победил своим оптимизмом.
Леонов и пустота
А справиться надо было с ситуацией, когда не совсем продуманный на жёсткость скафандр – ну так впервые всё и делалось! – раздулся в пустоте космоса, и Леонов просто физически не мог влезть в узкое отверстие шлюзовой камеры. И эту ситуацию достаточно примерить на себя. Вот он ты, висишь в пустоте. Рядом корабль, в который ты не можешь вернуться. У тебя ограниченный, причём достаточно небольшой запас воздуха. И за тобой – твоя страна, которая поручила тебе быть первым, которая поставила на тебя в своей сумасшедшей космической гонке с Америкой, в твоих руках её торжество – или её позор…
О своей жизни Леонову думалось тогда каким-то далёким фоном, говорил он.
И вот тут – опять вспоминается его излучающая оптимизм улыбка – сработал именно он. Не паника пришла – решение. Стравить воздух из скафандра – ну-ка, решись на это, когда вокруг тебя чёрный бархат пространства с запутавшимися в нём звёздами, под тобой – двести километров нуля миллиметров ртутного столба, а то, что ты сейчас выпустишь в пустоту, равно нескольким минутам твоей жизни! Быть может – последним…
Он справился, как мы знаем. Он опустил давление в скафандре, влез в кишку шлюзовой камеры, развернулся там, чтобы суметь закрыть внешний люк (йога Космоса, тут он тоже был первый), забрался в корабль и…
И в корабле начало расти парциальное давление кислорода! И это снова – смертельная опасность, снова – мозги на иссушение в мыслях о том, откуда это и как это исправить, снова мужество и решительность. И – оптимизм!
Леонов и вечность
Его оптимизм казался вечным. Как и он сам, собственно. Нет, не потому, что прожил достаточно много лет, оставляя за плечами насыщенную, полную событий жизнь. И не потому, что успели постареть те, кто широко открытыми детскими глазами смотрел на то, как он приветственно машет рукою из пустоты.
Нет, он, например, ещё был художник. Художник по космосу. По космической тематике. И с этих его картин смотрела именно вечность. Не та холодная и седая вечность истории, строго глядящей на тебя с бесконечной лестницы веков. А та, которая – впереди! Вечность открытия, вечность освоения, вечность пути человечества в непознанное. И – в романтику познания.
Даже погибший космонавт на его картине, который лёг на другой планете, воткнув в её почву красный маячок неведомой опасности, – он романтичен. Чарующие абрисы будущих космических станций – романтика. Мужчина и женщина в скафандрах, смотрящие с Луны на голубой пузырь Земли – да как же хотелось такой же вот любви в такой же вот обстановке!
В картинах Алексея Леонова – та вечность, которая не позади, а впереди. Его вечность. Первые пути в которую он прокладывал в первом отряде космонавтов. В своих полётах. В своей работе.
Он ушёл теперь в вечность. В его. В ту, которая впереди. Он сам стал теперь вечным.
Но в той вечности, которая впереди, он – будет! И его улыбка.
Такие вечные не уходят.