Враг мог убить 10 раз. Но мазал даже снайпер: Правила выживания на фронте от командира из "Шторма Z"
"Бизнесмен года"
Это сегодня Алексей Бужин — председатель всероссийского Союза ветеранов "Шторм Z", а до войны возглавлял процессинговую компанию, занимавшуюся электронными кошельками.
Мы были посредниками между международными платёжными системами и пользователями здесь в России. У нас было заключено 1500 договоров, в том числе крупные банки принимали платежи от наших клиентов, а мы эти платежи обрабатывали и зачисляли пользователям на электронные кошельки,
— рассказал Алексей Бужин Царьграду.
В 2014 году фирма была признана лидером отрасли в России, сам Алексей получил звание "Бизнесмен года", а его компания — статус "Добросовестный налогоплательщик России". Она принимала платежи по всей России и на Украине, готовилась к выходу на рынок Казахстана. Но тогда-то и начались проблемы с силовиками.
В итоге мне инкриминировали статью "незаконный вывод валюты за границу". Она предусматривает максимальное наказание 10 лет, но мне умудрились дать 12 — больше всех, кто когда-либо в России был по ней осуждён. Но я считал и считаю себя невиновным, а приговор — незаконным.
— рассказал Алексей.
Из своих 12 он почти 5 лет отсидел не в колонии, а в СИЗО: не переставал писать жалобы на приговор, везде получал отказы. В 2023 году попал в ИК-53 в Верхотурье Свердловской области. К тому времени там уже побывали "вагнера". Но Алексей их не застал. А в апреле приехали вербовщики из Минобороны.
Какой-то полковник призывал нас защищать интересы страны, говорил: "Все, кто согласится, будут помилованы, от ваших судимостей и следов не останется". В каждом поколении моей семьи кто-то уходил воевать добровольцем. Я всегда был настроен патриотически: в своё время даже написал заявление в Афган, но не успел там оказаться — наши вывели оттуда войска. А в этот раз на войну я не собирался: у меня была цель доказать свою невиновность. Даже на УДО не шёл, хотя администрация меня и выпихивала. Не шёл, потому что для этого требовалось признать вину.
Алексей Бужин был в колонии так называемым "красным": начинал бригадиром промки, потом стал завхозом на бараке, дальше — писарем на отряде, то есть помощником начальника отряда. Признаётся, что перелом в нём произошёл, когда он увидел, с каким желанием на войну записываются молодые пацаны, в том числе и его друзья.
Я подумал, а чего я-то буду отсиживаться — ведь я же не трус,
— говорит Алексей.
С первой группой уйти не успел. Но собрал сумку с вещами, кинул её под кровать и почти два месяца ждал следующего приезда вербовщиков. Шанс предоставился в мае. Но Бужина вычеркнули из списка добровольцев.
Тогда я пошёл на хитрость — записался на лагерную комиссию по УДО, сделал вид, что хочу условно-досрочного освобождения. А на комиссии обратился напрямую к начальнику лагеря: "Почему не отпускаете на войну? У меня же опыт службы в ВДВ, и уровень физподготовки до сих пор хороший".
После этого разговора Бужина включили в список.
"Не будете землю целовать — не выживете"
Они уехали 31 мая. В аэропорту собрались такие же бывшие заключённые из других колоний Свердловской области — всего 179 человек. Оттуда — самолётом в Ростов, в воинскую часть, которая занимается набором добровольцев. Там заключили контракты, но никакие документы на руки им не выдали, сказали: "Получите по окончании службы". И повезли на полигон в ЛНР.
Их отряду "Шторм Z" повезло. Из-за того, что им вовремя не привезли обмундирование, вместо двух недель они на полигоне тренировались месяц. Их учили местные, луганские, имеющие большой опыт войны инструкторы. Алексей говорит, что благодаря наставлениям двух инструкторов (позывные "Инженер" и "Харьков") он выжил.
"Харьков" проводил тренировки, приближённые к боевым условиям: стрелял из пулемёта им под ноги, а когда они ползли по-пластунски, пули отбрасывали землю прямо в лицо.
Однажды "Инженер", видя какую-то несобранность в нашем подразделении на тактических занятиях, в сердцах сказал: "Не будете землю целовать — не выживете". У меня аж мурашки по коже пошли. И потом когда мы заходили на позицию, эти слова эхом во мне звучали.
Русская рулетка для таджика. Ночной штурмовик из отряда "Чёрные" рассказал, как воевал в Марьинке и Авдеевке
Они меняли другое подразделение. Заходили группами по 8 человек — по "открытке". Тропу, по которой шла ротация, постоянно обстреливали — в небе висел вражеский дрон и наводил артиллерию.
От нас в 5 метрах ложились мины-стодвадцатки. И я действительно целовал землю — падал и вжимался в неё. У меня был друг в СИЗО — очень духовитый парень, боксёр: он раньше меня ушёл на СВО. Я созванивался с ним перед уходом на фронт, он сказал: "Лёха, тут бывает так страшно — просто капец". Я не боялся, что убьют, но боялся, что придёт страх, которым я не смогу управлять. Но когда первые стодвадцатые мины упали рядом со мной, я понял, что не всё так страшно. Я даже не испугался. Меня это сильно воодушевило.
Уже через три часа после захода на позицию Алексея ранило. В 6 утра прилетела "полька" (польская мина). Её осколок едва не оставил бойца без левой руки. Алексей зажгутовал её, но мог терпеть боль только 15-20 минут. Потом ненадолго ослаблял жгут и снова затягивал. Делал всё, как учили инструктора. И это тоже спасло ему жизнь. Потому что эвакуации пришлось ждать 6 часов. За это время он потерял полтора литра крови. Если бы накладывал жгут менее качественно, не выжил бы. Часть его товарищей потом так и погибнут — истекут кровью, ожидая эвакуации, вместо того чтобы нормально зажгутоваться.
Алексей Бужин эвакуационной машины так и не дождался. А те, которые доставляли на передний край бойцов, раненых не забирали. Потому что выгрузка личного состава шла под обстрелом. Машина просто слегка притормаживала, бойцы выпрыгивали, и водитель сразу же давал по газам. Пока раненый карабкался бы в эту машину, её могли подбить. Алексей пошёл на эвакуацию своим ходом. Через 2 километра добрался до места, где было потише и куда уже смогла подъехать машина.
Одного раненого доставали из окопа 5 часов!
В госпитале выяснилось, что ему повезло. Осколок попал чуть ниже локтя, "пролез" в узкий промежуток меж двух костей, при этом их не задев. Если бы задел, Алексей мог лишиться руки.
В госпитале пробыл два месяца, а после с другом попросил выписать их пораньше — уехали на передовую.
Я раненой левой рукой не мог даже кирпич поднять — кисть не гнулась. Если приходилось падать на землю, то только на правую. После ранения меня из гранатомётчиков записали в группу эвакуации — носить с передовой раненых и убитых, а туда — боеприпасы, довольствие, что для меня было непросто, потому что когда мы кого-то несли, мои товарищи могли менять руки, а я нет.
Да ещё раненых таскали не на жёстких привычных медицинских носилках, а на мягких. И это куда тяжелее. К тому же такие носилки цепляются за все сучки. Очень трудно было доставать раненых из окопов, потому что их рыли настолько узкими, что передвигаться по ним можно было лишь одному человеку в бронежилете.
Однажды был очень мощный накат — много погибших. Чтобы просто вытащить тяжело раненого из окопа, нам потребовалось 5 часов! В час ночи мы зашли на позицию, и только в 6 утра смогли выбраться вместе с ним. Но донесли его благополучно.
А вообще три километра до точки эвакуации их группа из четырёх человек вместе с раненым обычно преодолевала за несколько часов.
Носить грузы было не легче. Два цинка по 15 кг в рюкзаке десантника, 12 кг — бронежилет, 2,5 кг — каска, плюс автомат, запасные рожки — в общей сложности 50 кг. И вот с этой нагрузкой, по словам Алексея, ему ещё и приходилось во время обстрелов прыгать как Джеки Чану.
"Фартовый"
Их отряд воевал на Соледарском направлении — в лесополосах на возвышенности, а слева в низине лежал только что освобождённый Бахмут, который враг пытался отбить. Был разгар украинского контрнаступления. И отряды "Шторм Z" должны были его сдержать.
Украинский накат, по словам Алексея, обычно развивался так: сначала шёл артобстрел при поддержке танка, который вплотную подъезжал к русским позициям. И во время этого обстрела в окопы старалась залететь вражеская пехота. В атаку её вели дроны. Оператор говорил вэсэушнику: "Противник через 5 метров впереди от тебя сидит в лисьей норе". И вражеский штурмовик кидал туда гранату. Дроны помогали им не только такими подсказками, но и сами делали сбросы. Сейчас наша армия тоже стала так воевать, а в 2023 году ещё не могла.
Тогда у ВСУ было полное преимущество в технике, которую им везли со всего НАТО. Они не испытывали проблем с "птичками", а у нас их было всего две, да и тех сильно глушил вражеский РЭБ. Они не могли близко подлетать к линии соприкосновения, только издалека наблюдали, увеличивая изображение. И всё равно эффективно работали — наводили на противника артиллерию.
Алексей стал старшим эвакуационной группы, со временем узнал все тропинки. А не только те, по которым его самого научили ходить. Он стал ещё и проводником — заводил бойцов на опорники. Нашёл самую безопасную дорогу, по которой ходил сам и водил товарищей. Дорога эта шла по открытой местности, и Бужина сильно отругали в штабе за то, что он "рискует чужими жизнями":
А я сказал начальству в ответ, что некоторые открытые дороги самые безопасные. Враг не предполагает, что мы по ним будем ходить. Я подробно объяснял пацанам: "Вот здесь надо будет остановиться, дальше пробежать, а вон в том месте нагнуться, потому что там снайпер работает". И никто из тех, кого я водил, ни разу не пострадал. Ну и плюс ещё я был очень фартовым.
Алексей говорит, что мог погибнуть минимум 10 раз. Однажды шёл на "ноль" за боеприпасами, и по пути его атаковал вражеский дрон. Бужин был на открытой местности и увидел дрон от себя метрах в 50 на высоте метров 30. Рядом даже высокой травы нет, чтобы в ней спрятаться. Хотел было подбить дрон, уже вскинул автомат, а потом вспомнил, что как раз чаще погибают те, кто пытается отстреляться. От атакующего дрона лучше бегать и маневрировать. Боец так и поступил:
Петлял, менял скорость — не давал возможности прицелиться. В ту минуту мне казалось, что я чемпион по бегу. Дрон сбросил гранату. Она упала от меня в полуметре, по идее, должно было тяжело ранить, так как радиус сплошного поражения у ВОГа — 7 метров. Но по мне прилетел только маленький осколок, я даже подумал, что камень в ногу попал. Заметил, что ранен только когда уже забежал в наш блиндаж. Прилетел новый дрон, пытался выкурить нас оттуда — скинул банку с хлором. Но опять повезло — ветер не в нашу сторону был.
Был случай, когда миномётным осколком ему пробило насквозь кевларовую каску. Несколько раз по нему промахивался снайпер.
Однажды снайперская пуля пролетела в 20 сантиметрах от моего лица. Я ощутил дуновение горячего ветра — будто открываешь духовку. В другой раз, когда мы выносили раненого, снайпер выстрелил по нам три раза. Это был участок асфальтовой дороги, который мы всегда быстро перебегали — у нас там имелась телега на колёсах. Снайпер ни по кому из нас не попал. Все три пули ударились в асфальт у нас под ногами.
Принято считать, что дроны не летают "по серости" — в сумерках после заката и перед рассветом, что эти чуть меньше двух часов в сутки — единственное безопасное время для передвижений на передовой. Так как "птичкам" в эти периоды переставляют зрение — с дневного на ночное и обратно. Но Алексей считает, что это ложный стереотип: что дроны "по серости" отлично видят. Не летали они только в туман. Но потом стали видеть и делать сбросы даже в нём.
Дроны летали всегда, и мы носили раненых всегда. Особенно тяжёлых. А труднее всего проводить эвакуацию было ночью, когда на небе нет звёзд. Все тропинки усеяны кассетами. На свету их ещё видно, а в темноте нет. Ты бежишь с раненым и думаешь: ну, наступлю, значит, наступлю,
— вспоминает Алексей.
"Чувствовал, что Бог меня хранит"
Их отряд ходил на штурмы, но редко. В основном отбивали контрнаступ врага. Позиция эвакуационной группы находилась чуть дальше от передовых опорников. Но если украинский штурм заставал Алексея во время таскания боеприпасов с "ноля", огонь был настолько плотным, что даже к своей позиции подойти было очень тяжело, приходилось ложиться и целовать землю — метров 70 ползти вместе с грузом.
Алексей был ранен четырежды, в последний раз — под лопатку. Он человек верующий. В 19 лет сам пришёл в храм, покрестился. Боец признаётся, что на фронте постоянно молился. Пока шёл со своей позиции до "нуля" и обратно — раз десять, не меньше.
Всякий раз, когда останавливался для передышки, я обращался к Богу. И прямо видел и чувствовал, что он меня хранит.
