«Александр Проханов: Что такое «русская мечта»
В новой программе телеканала «Царьград» заместитель главы Всемирного Русского Народного Собора Константин Малофеев и заместитель председателя Государственной думы Пётр Толстой вместе с гостями студии будут искать ответ на вопрос «Что такое русская мечта?». Гостем первой программы стал автор термина «русская мечта», писатель, философ Александр Проханов.
Константин Малофеев: «Русская мечта» – это не литература и не интеллигентские мечтания, это политический проект. Причём главный политический проект нашей с вами страны. То время, в котором мы с вами живём. Почему? Об этом мы и поговорим. Но сначала я бы хотел представить своего соведущего Петра Толстого и автора термина «Русская мечта» Александра Андреевича Проханова. Александр Андреевич, что же такое русская мечта?
Александр Проханов: Русская мечта – это, по-видимому, энергия. Энергия может быть соизмерима со скоростью света. Это та энергия, которая рождается в народе, движет народ по всему его историческому пути и манит к, пожалуй, недостижимой, но понимаемой народом цели. Русская мечта – это стремление народа во все века обрести благодатное, гармоничное, светоносное общество, светоносное царство. Царство, которое было бы окружено неприступными стенами, через которые не может перебраться зло, а внутри царила бы благодать. По существу, русская мечта – это, может быть, стремление к Царствию Небесному. Метафора «Царствие Небесное», будучи спущенной на нашу грешно-земную жизнь, превращается в «мечту».
Такая формула не придумана мной, она выявлена в результате исследования высказываний всех самых светоносных, ясновидящих русских людей. Начиная от русских народных сказок, когда их сочиняли волхвы и великие учителя, которые приходили ко дворам князей. Изучал наших великих православных мистиков, таких как старец Филофей и Патриарх Никон с Новым Иерусалимом. Прочитал ещё раз всю русскую классику, от Фёдора Глинки... даже раньше, от «Слова о полку Игореве» до Твардовского. Русские космисты, и самый великий из них – Николай Федоров, который провозгласил возможность бессмертия, возможность благодатного Космоса, божественной гармонии, где гармоничным будут и цветок полевой, и звезда, и машина, и природа. И весь советский период, весь советский проект, который и был мечтой. Мощной, грозной, красной мечтой, которая позволила нам одержать Победу, улететь в космос, создать православную, как я её называю, ядерную бомбу. Вот что такое мечта.
Мечта, повторяю, это энергия. Причём если эта историческая энергия действительно имеет какую-то свою природу, которую в конечном счёте физики обнаружат и смогут её измерить, то, по-видимому, эта мечта имеет двойную природу. Это волновая природа, как говорит квантовая механика. Волновая природа этой мечты – это непрерывная трансляция из древних времён в нашу русскую бесконечность. И квантовая природа. Это лидеры, вожди, правители. Которые в период остановки, когда мечта устаёт всё время двигаться и народ устаёт от неё, возвращают мечту народу и толчками, иногда рывками, иногда жёстко, продолжают наше стремление в бесконечность.
Пётр Толстой: А сейчас какой период? Когда устали от мечты? Или когда она спряталась куда-то?
А. П.: Мечта покинула нас к 1991 году. Она стала покидать советский проект давно. И он начал угасать, утомляться. Стали утомляться лидеры и народ. И когда эта мечта в период перестройки была перемолота окончательно, когда все коды русского сознания, русской истории были истреблены, причём блистательно истреблены нашим врагом, который знал, что такое эти коды, – тогда пало государство. Оно пало в очередной раз. Оно пало в четвертый раз. И казалось, что после 1991 года русскому государству не быть. А если не быть русскому государству – не быть и народу. Потому что русский народ без государства – это нонсенс, бессмыслица.
Но потом русская мечта, которая как бы нырнула в эту чёрную слякоть 1990-х годов и притаилась там, как бы дремала, она вышла на поверхность. И русское государство, государство российское, нынешнее, – оно есть результат существования и проявления русской мечты. Эта мечта с 2000 года двигалась неуклонно, побеждая в каждое десятилетие.
Триумфом этой русской мечты был, конечно, Крым. Крым – это озарение. Эта русская мечта – она была дана русским людям как награда, как чудо. Потому что мы за Крым не воевали, мы не отправляли туда полки, не было Крымской войны. А Крым как бы взлетел, как мечта. И мы возмечтали. Мы оказались, видимо, самым счастливым в мире народом.
А потом мы остановились. Россия остановилась в своём развитии. Россия не совершила обещанный нам рывок, она не прошла следующий этап развития. Мы не перенесли себя на следующий уровень цивилизации. Мы остановились… А мечта не любит сидеть на ветке, мечта требует движения, она сама есть движение. И если общество, народ, государство останавливаются и останавливают мечту, она посидит-посидит, да и перелетит на какую-нибудь другую ветку и вообще скроется.
И поэтому сегодня страна находится в ожидании, некотором оцепенении. Она остановилась. А остановленная страна становится добычей. Россия становится, а может быть, стала уже добычей. На дерево, которое не растёт, нападают короеды. Самолёт, который не летит, падает. Поэтому сегодня Россия проходит сквозь игольное ушко своей истории. Ей сейчас тяжело, трудно и, может быть, страшно.
К. М.: Александр Андреевич, вы написали только что статью – «Трагедия централизма». И сослались на свою собственную статью 30-летней давности, которую вы написали в 1989 году, – «Трагедия централизма». Где вы предсказали, что случится с той советской страной. И это крушение страны, к сожалению, случилось. Сейчас вы написали новую статью с таким же названием. Вы видите сейчас те же самые знамения? То же самое?
А. П.: Да, я кожей чувствую тревогу, трагическое повторение, что это драматическое колесо русской истории опять начинает проворачиваться. Это странно, досадно, но это так. И сегодня, как и в те годы, поднимают голову глубинные противники моей страны, моего государства. Люди, для которых идея централистского государства страшна, отвратительна. Но ведь если враг поднимает голову, её можно отсечь.
Однако голова, которая поднялась на Болотной площади и которая была отсечена, опять отросла – двумя, тремя, четырьмя головами, как голова дракона. И сегодня у государства нет инструмента, чтобы снять эти головы. Потому что страна остановилась. У страны нет инструмента, с помощью которого их опять можно загнать в дупло, этих «оранжистов». И они торжествуют победу.
А власть, как мне кажется, пасует. По нескольким направлениям. Она пасует, потому что боится совершить рывок. Она боится совершить долгожданную трансформацию, которая всегда бывает в развитии государства. Каждый новый период государства требует трансформации. Она боится, как я говорю, запустить великий проект очищения, который назрел, который люди чают. А эти люди пользуются своей энергией, своей многочисленностью, своей активностью, своим опытом, своими центрами, которые у них были созданы за это время. И идут в наступление, пользуясь каждым отступлением государства.
Вот что страшно. Государство отступает. Конечно, не так, чтобы оставить Крым или отдать Курилы японцам. Но вот здесь на улице я чувствую нервозность, неточность власти. И ведь как только власть делает маленький шажок назад, открывается маленькая щёлка – вся вот эта жижа под огромным давлением начинает бить в эту щель и расширять её. Может быть, моя статья слишком алармистская. Но видит Бог, и тогда меня считали алармистом. И коммунисты, которые выслушивали меня, говорили: Проханов гонит чернуху. Ну и где они сейчас?
К. М.: Александр Андреевич, если посмотреть на то, что произошло на улицах, так сразу не скажешь, что власть слаба, как вы говорите. Посмотрите, протесты угомонились, их больше нет, никто не выходит на улицу. В чём слабость власти?
А. П.: Слабость власти вот в чём. Во-первых, совершена ошибка – в деле Голунова. Парню подбросили наркотики. Наркотики подбросил властный институт – полиция. Власть, кремлёвская центральная, спохватилась, пересмотрела дело, отпустила Голунова на свободу, а эмвэдэшников покарали. А МВД – организация мнительная и очень злопамятная. Значит, в лице вот этих устранённых генералов были задеты интересы и самолюбие довольно большого количества эмвэдэшников. И они это не забыли. Значит, либо не следовало подбрасывать наркотики и эту чудовищную практику подбрасывания наркотиков или оружия, например, прекратить заранее. Или, если это случилось, не отступать.
Голунова отпустили не потому, что у министра внутренних дел взыграла совесть. Его отпустили под мощным напором, под визгом, под давлением, под прессой, под иностранным вмешательством, под демонстрацией. Его отпустили поэтому. Не хотелось бузы. Теперь эта первая уступка, конечно, привела и ко второй. Сейчас отпускают тех, кто провинился во время демонстраций. Что, значит, их отпускают, потому что суды были неправедные? Потому что суды были неверны, суды ошибались или они действовали по подсказке? Если так, значит, вся судебная система продажна, никуда не годится, и это, по сути, победа тех представителей оппозиции, которые считают, что в России не существует судебной системы. Но если судьи были всё-таки правы, если наказание было справедливым, как говорила наша официальная журналистика, так зачем же было отступать? Это вторая ошибка, которая расширила этот прогал.
И сейчас начинается третья. Посмотрите, что произошло. Это то, что происходило до перестройки. Первыми вступились за этих несчастных, поруганных маститые актёры, режиссёры. Это вся наша либеральная элита, которая живёт на средства государства, которая содержит свои маленькие, может быть, мало посещаемые или совершенно микроскопические театры. Они существуют только за счёт власти. И они выбрасывают на поверхность огромное количество антивластных и антицентралистских эссенций. После них вступились профессора. После них вступились священники. После них вступились какие-то психиатры. Двинулись шаманы. Это курьёз. Может быть, это курьёз. Но выглядит как смехота. Это тема для моего романа.
А если на это посмотреть глазами метафизика? Ведь смотрите что произошло. За это лето мы спалили пол-Сибири, сгорели леса. В этих лесах, на этих пепелищах лежат обугленные трупы медведей, лосей, шкуры, бегут эти кабаны ошпаренные, от которых уже пахнет жареной свининой, погибли птицы. Случилась огромная беда. А кто такие шаманы? Шаманы – это и есть лесные кудесники, волшебники. Это те волхвы, о которых я говорил, сказочники. Их тотемные звери оказались поруганы. И эти шаманы вышли. Конечно, они вышли, может быть, будучи не совсем политизированы. Это вышли якутские шаманы. А мы знаем, что в якутах сепаратизм дремлет, он присутствует в Якутии. Тогда вот Ельцин достиг очень высоких степеней, очень опасных. И они пошли. Их остановили. Пошли удмуртские шаманы. Потом пойдут шаманы-волхвы Марий Эл. Потом пойдут шаманы этих осетин космических, с их пирогами. Их начнут на дорогах останавливать росгвардейцы. Росгвардейцы сразу же тоже превратятся в шаманов.
К. М.: Александр Андреевич, простите. Это у нас увлекательная дискуссия была про шаманов.
П. Т.: Про шаманов – это очень интересно.
К. М.: Я, если можно, от поэтики – к реальной политике. Например, среди тех священников, которые подписали, нам это известно, есть духовник Ходорковского, по крайней мере, он сам себя так называет. Поэтому мне кажется, что здесь много реально политического. Я не удивлюсь, что эти шаманы тоже существуют на гранты каких-нибудь американских специальных институтов. Можно узнать, почему именно сейчас это произошло? Какое ваше мнение, почему именно в августе, сентябре, сейчас вот, в связи с выборами, началась такая свистопляска, которая закончилась шаманами с бубнами, посадками, разгонами, криками? Почему, как вы сейчас говорите, все, от культурного истеблишмента до Deutsche Welle, превратились в один боевой листок оппозиции?
А. П.: Это произошло, во-первых, потому, что все смотрят в Кремль, все смотрят на президента и ждут 2024 года, хотят понять, что будет. Все со злорадством думают, что истекают последние годы правления Владимира Владимировича Путина. Это подстёгивает эти темпераменты, и на слуху всё время термин «транзит власти». Ненавижу этот термин, но он есть. И люди, возбуждённые этими ожиданиями, проснулись. Причём проснулись не только они сами, ведь за ними стоят центры, организаторы, структуры. Частью – здесь, которые эту грибницу протянули аж до Тихого океана. Она уходит туда, за кордон, за границу. А ещё потому, что, повторяю, мы остановились в развитии. Нужно движение. Ведь движение само по себе, такое большое движение мечты, которое захватывает огромные явления исторические, это движение захватывает в себя и, казалось бы, недругов, врагов. Вы посмотрите на движение советской мечты. Какое количество белых офицеров пришло в Красную армию. Какое количество военспецов пришло в Красную армию. Почему? Что, они боялись расстрела, гильотины? Их захватила мечта. Мечта о новом человечестве, мечта о Царствии Небесном для тех, кто верил в Господа и предчувствовал наступающую веру.
Сейчас этого нет. И поэтому вместо потока всенародного к этой мечте появились тлетворные ручейки оппозиции, которые, не будучи остановленными, могут слиться в реку и превратиться вообще в море.
К. М.: Александр Андреевич, насчёт моря. Мы так понимаем, ваше мнение о власти – что власть, безусловно, допустила ошибку. Я у вас, Пётр Олегович, хотел бы спросить всё-таки, как у представителя власти, как у первого вице-спикера Государственной думы. Вы как считаете, какую ошибку допустила власть?
П. Т.: Вот я слушаю Александра Андреевича... На самом деле то, что он говорит, очень созвучно тому, о чём говорят люди во власти. Идеи нет. При отсутствии идеи для корабля, который не знает, куда он плывёт, никакой ветер не является попутным. Мы перешли к такой парадигме развития, что благополучие человека есть главная идея, – и мы на этом теряем ту самую энергию мечты, энергию развития страны, о которой Александр Андреевич говорит. Она действительно может быть, но дремлет после Крыма и действительно не находит какого-то развития позитивного.
Но не так просто эту идею сформулировать. Не так просто найти общественное согласие. Все эти дела, о которых мы говорили, и дело Голунова, и дело Устинова – может быть, это просто трагическое несовпадение представлений о справедливости? У нас же в России у людей чувство справедливости и несправедливости – оно гораздо выше, чем понимание, законно это или незаконно. Сколько таких случаев в жизни, когда по закону всё правильно, а по существу – издевательство. И народ это очень остро чувствует. Действительно, любая сила, которая пытается сейчас в очередной раз свернуть страну с её исторического пути, будет пользоваться любой недосказанностью, любой слабостью, любыми ограничениями прежде всего на рынке идей, если слово «рынок» уместно. Отсутствие идей, отсутствие видения перспективы – для каждой семьи это трагедия. Для каждого человека это трагедия. Я не знаю, что в этом смысле можно сделать, можно ли ещё успеть. Но надо пытаться что-то сделать. Надо предлагать.
А. П.: Мы сделаем. Мы вернём народу мечту. Потому что она дремлет, теплится в каждом человеке. Необходимо только нажать клавишу, найти коды в русском человеке. Этими кодами владели все великие русские правители: Владимир Святой, Иван Васильевич Грозный, Пётр, Иосиф Виссарионович Сталин. Найти эти регистры. Понять, что в русском человеке это живет.
Я был в Брянске. Я искал там эти коды. В Брянске родился Пересвет. Это брянский человек. Пересвет пожертвовал собой, пропустил копье Челубея сквозь себя, чтобы дотянуться до врага и сразить его. И я понял, что русский народ – это народ-Пересвет. В каждом русском человеке это живёт. Гастелло – Пересвет, Александр Матросов – Пересвет, Евгений Родионов – Пересвет, ты Пересвет, я Пересвет... Русский народ – Пересвет. Надо сказать русскому человеку, что он – народ-Пересвет.
А рядом с Брянском партизанская поляна. Край партизан. Брянские партизаны. Наш народ – это народ-партизан. Как только власть начинает шататься или совсем падать или приходит супостат, то народ превращается в партизана. Он уходит в леса. А кто такой Ляпунов? А кто такие Минин и Пожарский? Это партизаны. Они действовали вопреки московской власти. Центр был разрушен, у России не было власти. Это поднялись партизаны. Партизанское ополчение.
К. М.: Тогда, Александр Андреевич, всё-таки поляки сидели в Кремле. Слава Богу, сейчас ситуация гораздо лучше.
А. П.: Нет, я говорю, русский народ…
П. Т.: Это с одной стороны она лучше. С другой стороны, непонятно, кто кого сейчас завоевал. Потому что тогда-то было понятно.
А. П.: Я сейчас даже не об этом. Если русскому человеку внушить мысль... не внушить, а напомнить ему, что он народ-партизан, который поднимается для спасения своего государства... Потому что для русского человека государство – это такая же святыня, как вера, как природа, словесность. И русский человек почувствует это. Очнётся народ, он воскреснет. С народом надо говорить. С нашим народом не говорят. Прежде всего, когда мы говорим о том, чтобы вернуть народу мечту, надо к русским интеллигентам прийти и сказать: вы – мечтатели. И объяснить им, почему они мечтатели. Потому что есть вероучение «русской мечты». Мы его сейчас создаём. Оно справедливо было тогда, тысячу лет назад, справедливо было в 1943-1945 годах и справедливо сейчас абсолютно.
К. М.: Александр Андреевич, вы сейчас раскроете содержание наших будущих передач.
А. П.: Не раскрою.
К. М.: Потому что именно поиску этой русской мечты и будет посвящён весь цикл наших передач. Именно этому призыву Александра Андреевича – найти русскую мечту и разбудить русских людей – будут посвящены наши последующие передачи. Поэтому я бы хотел поблагодарить Александра Андреевича за то, что он сделал такое введение. Поблагодарить Петра Олеговича за то, что он согласился, что идеи нет и её надо искать. И вот этим мы с вами и займёмся в наших следующих передачах, вместе с Петром Олеговичем и по заветам Александра Андреевича. Пётр Олегович, от русской мечты в метафизическом смысле – к русской мечте в реальности. Вот что это было сейчас, в августе-сентябре, на ваш взгляд, все эти посадки-выпуски, свадьбы-похороны? Это что сейчас происходило, это была разведка боем?
П. Т.: Манифестации, разгоны…Мне кажется, что это достаточно чётко выстроенная технологическая цепочка. Это, с одной стороны, действительно технология, как бороться с властью, очень четко описанная и принёсшая определённые результаты, безусловно.
Но проблема не в технологии, у власти есть свои контртехнологии, достаточно эффективные. Проблема именно в отсутствии идеи, того, о чём всё время говорится. Мне кажется, что здесь есть некоторый проигрыш по очкам. Потому что власть – это люди с очень серьёзными лицами. Когда мимо них проезжает карнавальный катафалк со светскими персонажами, у власти есть два варианта. Либо на это реагировать как-то, либо не реагировать вообще. Вместо этого мы все в этом участвуем. Вот это ужасно, на мой взгляд.
Вообще, всё начинается с языка. Людей, которые не набрали подписей и не стали кандидатами, их назвали как? Незарегистрированные кандидаты. То есть они всё равно, получается, кандидаты. И каждый раз на таких языковых нюансах дальше выстраивается целое здание, которое потом в общественном мнении укореняется и даёт какие-то плоды. Это происходит даже помимо человеческой воли. «Как же так, что же такое, несправедливо, какая-то девушка, зовут её Любовь, а её не зарегистрировали! А она же кандидат. Это же власти злые». А то, что она не стала кандидатом, «власти злые» даже не объясняют.
К. М.: Так это технологическая ошибка?
П. Т.: Мне кажется, что технологически как раз весь арсенал у властей в руках есть. Но хуже другое. Есть некоторая нерешительность в использовании этих технологий. Они есть, эти технологии. Возможно противостоять любому агрессивному напору, этой пене, которая из всех щелей лезет. Этому можно противостоять. И нужно противостоять.
К. М.: А почему тогда власть не противостояла? Почему федеральные СМИ молчали?
П. Т.: А потому что нет идеи. Идея у нас такая: если мы про это не говорим – этого как бы не существует. Знаете, это как птица, которая всё время голову в песок зарывает и ничего не слышит. У нас очень много людей, которые считают, что лучше не будоражить, потому что кто его знает. Вот сейчас мы начнём про это говорить вдруг по телевидению, а там, смотришь, опять какие-нибудь шаманы пойдут с бубнами или ещё что-нибудь возмутится. Давайте не будем телебунькать вот эту всю ситуацию. Давайте мы её подморозим, она будет у нас статичная. А то, что они в своих интернетах пишут, – так это ерунда, кто их читает.
А мы смотрим, что читают, оказывается, смотрим – люди выходят. Куда они выходят, кто их позвал – непонятно. Ну, облетели дронами, раз, два, посмотрели – действительно, толпа. Что будем делать? Понимаете, это проблемы, которые на ровном месте возникают. Их может не быть. Эти выборы, этот единый день голосования – ну давайте честно скажем, это не судьбоносная для России ситуация. Выборы в Мосгордуму не судьбоносны для Москвы. Они важные. Очень хорошо, что там будут люди, которые будут заботиться о городе, о москвичах, и так далее. Но повестка не эта. Претендуют они не на это. Они тренируются. И они придут. Они придут тогда, когда в очередной раз все, расслабленные, будут сидеть и ждать, так сказать, торжества общечеловеческих ценностей.
К. М.: Они видят, что всё время выигрывают по очкам. Но однажды бой по очкам будет выигран.
П. Т.: Тут тоже такой вопрос... Да, можно выиграть бой, но важно не проиграть страну. И об этом как раз, когда говорится о русской мечте… Не знаю, моя мечта в том, чтобы всё-таки страна существовала, чтобы её так бездарно и глупо не проиграли, как это было уже в моей жизни в 1991 году. Я это всё видел, и мне казалось тогда, что что-то такое происходит, с одной стороны, историческое, а с другой стороны, и отношение тогда было другое.
А сейчас у меня абсолютно ясное ощущение, что какие-то действия нужно предпринимать. А что такое действия? Нельзя людей подвигнуть на действия просто какими-то материальными поощрениями или дополнительными отгулами. Людей может подвигнуть на действия только общая идея. Вот эта идея – она должна быть. Над ней надо думать. Это задача политиков сегодня. Не принятие 18-й поправки 126-го закона по исполнению…
К. М.: 15-го закона.
П. Т.: Да, 15-го закона... А поиски этой идеи. Для этого нужны представительные органы власти. И именно поэтому мне кажется, что сегодня такой разговор важен и необходим. Он и для власти в первую очередь необходим.
К. М.: Но если у власти нет возможности или способности выработать эту идеологическую…
П. Т.: У власти возможности нет, потому что у неё руки заняты. Они всё время работают.
К. М.: Они всё время поправку к закону о законе делают.
П. Т.: Нет-нет, они работают, у них объективно оптимизация тут, здесь горит, там подчинённые, тут замы... У них просто заняты руки.
К. М.: А кто тогда должен заниматься идеологией, на ваш взгляд?
П. Т.: Я не знаю, наверное, есть люди, которые об этом думают. Я уверен, что масса светлых идей прорастает, даже в эти минуты, когда мы с вами говорим. Но, может быть, нужно больше об этом говорить вслух? Как-то стыдятся этого. В Конституции же написано, что у нас не может быть идеологии. Поэтому мы давайте не будем называть это идеологией, а лучше идеей просто какой-то.
Должна быть идея – современное движение России. Нам президент предложил национальные проекты. Значит, эти национальные проекты должны стать идеей. Это не цифры. Когда людям говорят: мы потратим на вас 100 триллионов триллионов... Они про триллионы не знают ничего. Нормальный человек, он до зарплаты занимает. Какие ему триллионы? Давайте тогда объяснять, что это будет. Какой вы видите жизнь страны. Будут очень красивые палисадники – замечательно. А кто будет по ним ходить, по этим дворикам-то обустроенным? Какие люди? Без парковок – какие-то летающие, может, аппараты там будут? Что будет вообще? У нас образа будущего нет. Вот об этом надо думать. О том, какая будет страна через 30-40 лет. Вот это интересно, интересный разговор. И к нему, кстати, готовы подключаться самые разные по своим убеждениям люди. Это я могу точно вам сказать. Что и самые консервативно настроенные, и ультралиберально настроенные политики и управленцы – они готовы про это говорить. Давайте попробуем про будущее.
К. М.: Вот этим мы и займёмся в нашей передаче. «Русская мечта – 2050». То, о чём сейчас сказал Пётр Олегович. Мы будем конструировать образ идеального будущего. Не забывая о реальности. Потому что если у нас не будет будущего, то мы потеряем сегодняшнее.
П. Т.: Спасибо.